Беседовал Евгений Назаренко
Фото Екатерины Кривякиной
Вероятно, в скором времени вполне можно будет говорить о рождении интернет-мема «счастливый анестезиолог», за которым закономерно должен будет последовать «счастливый онколог», «счастливый герпетолог» и т. д. — да и просто «счастливый ветврач». «Счастливый анестезиолог» Снежана Атанасова на сегодняшний день широко известна российским ветврачам благодаря своему профессионализму, энтузиазму и таланту обучать других. На XXV Московском конгрессе она читала лекции дважды, а после второй лекции ещё и ответила на вопросы «Современной ветеринарной медицины». В общем, расписание было достаточно насыщенным.
— Снежана, скажите, пожалуйста, с какого года вы занимаетесь анестезиологией?
— С 2003 года. Клиника «Биоконтроль». Туда я пришла в качестве студента-стажёра, потом работала летом в должности операционной сестры и через полгода уже перешла в отделение анестезиологии ассистентом. Работала много и постоянно. Позже, после окончания учёбы в университете, недолго проработав как врач, я «сгорела» от усталости и тяжёлых пациентов, попала в аварию на машине и на некоторое время вообще бросила работу в клинике; и только в 2011–2012 году вернулась и вновь стала заниматься анестезиологией более активно. В перерыве с 2007-го по 2011 год у меня была небольшая частная практика, я консультировала на дому своих немногочисленных пациентов, затем вернулась в клинику в качестве врача общей практики и примерно через полгода поняла, что хочу вновь погрузиться в анестезиологию; с 2012 года очень активно навёрстываю упущенное.
— То есть фактически лет пять.
— Активно — да. Хотя общий стаж — лет 15. Но даже в промежутке с 2007-го по 2011 год я постоянно училась. Вообще, анестезиологом, как мне кажется, рождаются.
— А лекции когда начали читать?
— С 2014 года. Тогда я начала преподавать, и была прочитана первая моя лекция. Пётр Ершов (директор ИВЦ МВА и сети клиник «Свой Доктор») сначала пригласил меня в «Свой доктор» вести курсы анестезиологии, и уже позже я согласилась выйти туда на работу в качестве руководителя отделения реанимации и интенсивной терапии.
— Получается, достаточно небольшой период, но за это время у вас сложилась репутация одного из ведущих специалистов в анестезиологии и одного из самых популярных лекторов. Благодаря чему так произошло?
— (Смеётся.) Благодаря тому, что я умею делать четыре вещи: печь кексы, парковаться параллельно, любить и давать наркоз. Это всё, что я умею делать. Я очень люблю свою профессию и не представляю себя в другом качестве. Я никогда не оперировала, мне это не нравится. Я перфекционист; очень упрямая, если я чего-то хочу, то добиваюсь желаемого. Возможно, на меня повлияли родители ещё в детстве. Может быть, это синдром отличника, но мне всегда кажется, что если я что-то делаю, то я должна делать это хорошо. В институте училась также. Никогда не хотела красный диплом, в первом семестре училась с тройками — нарочно. Но так как мне надо было всё знать, получилось наоборот.
— Каким в итоге вышел диплом?
— Красным. Так вот, в работе также. Если ты работаешь анестезиологом, значит надо всё знать. И в личной жизни…
Я вернулась в ветеринарию как раз после сложного периода. Погиб очень близкий мне человек, с кем я планировала связать свою жизнь, и мне нужно было что-то менять, нужно было куда-то деть свою любовь, всё, что есть внутри. И всё это перешло на работу. В определённый момент я сломала себя: я была жёстче, эгоистичнее, наглее, но решила, что хочу быть мягкой, доброй, отзывчивой, всем помогать, учить, учиться. И теперь всё идёт по накатанной, уже не сбавить обороты, даже если хочется. Надо двигаться постоянно дальше и дальше.
— Недавно вы заявили в своём блоге, что пускаетесь «в свободное плавание». Можно поподробнее об этом?
— Эта мысль витала у меня очень давно. Я была на стажировке в Англии в 2014 году у одного из ведущих анестезиологов Европы Джона Крекнела, ездила стажироваться в области анестезии львов. И тогда я заметила, что у него так и называется «фирма»: Jonathan Cracknell Anesthesiology Services. Он главный врач очень большого сафари-парка, но, помимо этого, работает со многими хирургами, с различными специалистами по всему миру. Работает не просто для того, чтобы зарабатывать достаточно: он выбирает, где ему интересно работать, где он более эффективен. Я же какое-то время работала руководителем. Не знаю, насколько это моё. Те пять лет с 2007-го по 2012 год, пока я не работала в ветеринарии, я проработала в двух крупных американских компаниях — Procter & Gamble и 3M, в отделах продаж и маркетинга. Это было сознательное решение, пройден очень непростой отбор, много вложено в работу, было движение в карьере вверх. И там меня чуть-чуть научили управлению, переговорам, развили лидерские качества. Всё это я смогла применять уже позже в качестве руководителя в клинике. Однако в определённый момент я поняла, что мне надо снова быть врачом и работать в «поле». Позже я осознала возможность некой «свободы». И сейчас, когда я не работаю ни на кого, а просто сотрудничаю, никто не чувствует ревности. У руководителя клиники, например, больше не возникает ревность, когда мне нужно куда-то уехать. Так или иначе, в какой-то момент мне показалось, что моя фамилия уже, наверное, может на меня поработать. Название моего проекта «Atanasova Anesthesiology Assistance» тоже очень символичным оказалось. Не просто хорошо звучит и выглядит… В моей фамилии, как бы это ни выглядело странно и загадочно, изначально уже заложены первые буквы проекта: At-An-As. Сейчас я уже работаю с несколькими хирургами в разных клиниках, работаю со сложными пациентами основательнее. Мне это подходит; сложно разбрасываться в день на десять пациентов, мне надо взять одного и с ним провести время с утра и до вечера. И по характеру мне больше подходит такой режим. Я успокоилась, не трачу время на бумажки, на собрания, да и здоровье не позволяет уже работать гиперактивно… Если уже и возьмусь руководить, то либо чем-то своим, либо проектом совсем другого формата.
— Мне кажется, гиперактивность из вас всё равно «плещет»…
Да, но она сейчас более соответствует моему внутреннему личному графику. Я могу поспать подольше или, наоборот, поработать допоздна, взять выходной, уехать куда-то с лекциями, уехать помочь кому-то в другой город, в другую страну. И у меня такой характер ещё с детства: мне постоянно нужно менять род деятельности, чтобы быть постоянно бодрой, постоянно заинтересованной. Поэтому сидеть на одном месте и работать рутинно «два через два» я не могу. Мне становится скучно, я решаю, что нужно бросить всё, поменять всё… А так я постоянно что-то меняю, постоянно нахожусь в тонусе.
— По поводу подхода. У Акунина в «Аристономии» главный герой — анестезиолог — утверждает, что добиться при анестезии наилучших результатов можно, единственно изучив не только физическое, но и психологическое состояние пациента. Не знаю, происходит ли так на самом деле у медиков, но в любом случае с животными сложнее практиковать подобное. Есть ли у вас индивидуальный подход к пациенту, ведёте ли вы их?
— Да, веду. Получается так, что с собаками сложнее, но с кошками прекрасный контакт. Взаимосвязь врача и пациента должна быть независимо от того, медики мы или ветеринарные врачи. Может быть, это мною придумано, но иногда я вижу пациента так, словно он «прозрачен». Тогда я начинаю опасаться предстоящего наркоза, срабатывает «чутьё» анестезиолога, появляется предчувствие, что что-то пойдёт не так. Я всегда должна посмотреть животному в глаза, я должна с ним договориться, должна пообещать, что всё пойдёт хорошо. Иногда у меня складывается ощущение, что я могу с ним поговорить. На это, конечно, нужно время. У меня был сложный момент: я работала с Сергеем Александровичем Ягниковым, это была очень интересная работа с выдающимся хирургом, но она проходила по принципу «положил — прооперировал». Через пару месяцев я поняла, что не могу так работать, потому что не понимаю, что происходит, и начинаю совершать ошибки, поскольку не всё знаю о пациенте, не поймала с ним контакт, не поняла его темперамент, а это всё, как мне кажется, влияет на наркоз. Поэтому у меня бывает максимум два пациента в день, а желательно, чтобы был вообще один. Я беру его, и дальше «от и до»: подготовила, его прооперировали, я пробыла с ним в послеоперационном периоде, он «проснулся», я увидела, что он стабилен, и тогда закончила работу с ним и передала коллегам.
— Как такой индивидуальный подход влияет на выживаемость?
— Я не знаю статистики, но по личному ощущению качество работы и результат улучшаются во много раз. Такой подход — это гарантия того, что я проконтролирую полностью всё, что могу. Есть что-то, что не поддаётся контролю. Нулевого риска не бывает, не мы всё определяем, но такой подход гарантирует: всё, за что я отвечаю, будет сделано на лучшем уровне. Я не отвлекусь, ничего не упущу, не потеряю связь с пациентом, который чаще всего крайне сложный.
— Вы продолжаете учиться? Как этот процесс проходит в настоящий момент?
— Я за последние полгода меньше работала, чем раньше, мне нужно было несколько передохнуть, и я очень много времени проводила дома. В итоге за последние полгода я выросла по знаниям, как за предыдущие пять лет. Нам всегда не хватает времени. Но обучение — это обязательно. Я каждый день читаю: вечером допоздна, а иногда засиживаюсь и до утра. Вся моя жизнь, как бы я ни хотела уйти от этого, завязана на анестезиологии. И мне это очень интересно. Я вообще очень любознательная, каждый день «копаю», и мне всё время мало.
— Недавно вы как слушатель участвовали в медицинской конференции…
— Да, это всё благодаря Институту хирургии им. А. В. Вишневского. Я лично знакома и могу сказать, что даже дружу с большими хирургами и анестезиологами оттуда. В определённый момент я поняла, что мне мало брать знания только из ветеринарной анестезиологии. Она, к сожалению, достаточно «плоская» по сравнению с медицинской, вторая — глубже. И, так как мне хочется понимать её так же, как это делают хорошие медики, я начала активно интересоваться предметом. У нас уже есть даже и проекты, совместные с медицинскими хирургами. С Институтом нейрохирургии им. Бурденко мы сотрудничаем уже несколько лет, помогая им проводить уникальный обучающий курс для российских детских нейрохирургов. Это большая ответственность и честь. Так и должно быть. Мы обязаны сотрудничать. Я очень надеюсь, что с Институтом хирургии им. А. В. Вишневского тоже получится плодотворная совместная работа. Мне очень интересно то, что они делают. Поэтому я стараюсь ходить на медицинские конференции, на мастер-классы, бывать в операционной и наблюдать за работой высочайшего класса. А потом привносить очень многое в свою практику и улучшать качество анестезии своих пациентов.
— Вы очень цените своих коллег и работу в команде. Бывает так, что приходится работать с человеком, с которым работать некомфортно по какой-то причине?
— Я вообще очень дружелюбный человек. У меня редко бывает отсутствие контакта. С детства так. Ещё в школе и институте все, например, делились на две группы, я дружила и с теми, и с другими. Причём это создавало кучу проблем. Мне. Но я ценю дружбу с каждым, поэтому не могу оказаться от неё. Скажу так: есть люди, с которыми я просто работаю, а есть те, с которыми я получаю удовольствие от работы. Конечно, были и те, с кем мне было работать сложно. Но либо нас разводила судьба, либо мы приноравливались друг к другу. А в целом я с огромным удовольствием работаю с людьми — может, потому, что сейчас могу выбирать команду. Иногда бывает так, что сложно работать в большой группе, но с каждым в отдельности — нормально. Если же в коллективе что-то не складывается, то стараемся перестраиваться, ищем варианты.
— Специальные методы «перестраивания» есть?
— У меня нет, просто садимся вместе, честно говорим друг другу, что что-то у нас не так. Тренингов не проводим. Нужно притираться, всем нужно меняться. У меня не было ни с кем критичной несовместимости. Чаще всего я, наоборот, ко всем очень хорошо отношусь.
—По моим ощущениям и воспоминаниям, 10 лет назад в России, можно сказать, не было ветеринарной анестезиологии. Как этот процесс развивался и развивается сейчас?
— Когда я пришла в «Биоконтроль» в 2003 году, там работали старший анестезиолог Надежда Григорьевна Козловская, мой преподаватель, ещё четыре анестезиолога. Благодаря Надежде Григорьевне и Владимиру Никифоровичу Митину это была единственная клиника, в которой служили очень профессиональные врачи этой специализации. Я удостоилась огромной чести там учиться. Трудиться рядом с такими людьми. Тогда это всё уже работало активно, это всё же не 1995 год, но всё равно в целом было очень непросто. Потом на какой-то момент я ушла, а когда вернулась в 2012 году, то поняла, что всё уже обстоит гораздо лучше. Сейчас всё ещё лучше. Надеюсь, я тоже на это как-то повлияла, повлиял мой пример человека, радостного и счастливого в своей профессии. Я не рутинный анестезиолог, я прихожу на работу, и у меня столько всего интересного, — и так можно работать! Я всем говорю, что это очень «широкая» специальность, очень обширная, и я надеюсь, что таких «счастливых анестезиологов» будет больше. За последнюю пару лет я вижу очень хороший скачок.
— У нас же в вузах до сих пор не преподают анестезиологию?
— Преподают, по-моему, в Ростове или Краснодаре. Сейчас я надеюсь, что мы сможем сделать что-то в РУДН, моей alma mater. Я там начинаю вести постдипломное образование и очень рассчитываю, что смогу когда-то преподавать и студентам. В Московской ветеринарной академии полноценного курса анестезиологии пока нет.
— Как вы видите будущее российской ветеринарной анестезиологии?
— (Смеётся.) Счастливое будущее, очень! С опиоидами, с хорошим обучением, в соответствии с хорошими европейскими и американскими стандартами.
— Когда?
— Я думаю, что лет через десять мы к этому должны прийти.
— В масштабах всей страны?
— Нет, думаю, в масштабах крупных городов. А в масштабах всей страны мы за этот срок придём, думаю, к тому уровню, какой сейчас есть в Москве и Санкт-Петербурге. Хороший средний уровень, когда пациенты не погибают, когда они контролируемы, имеют хорошую выживаемость благодаря наркозу. 10 лет — это даже много, на мой взгляд. Можно и за пять всё сделать. Особенно если все будут так же влюблены в работу, как я. Поймут, что можно быть счастливым в рамках анестезиологической работы. Я на работу хожу, как на праздник, как в детский сад мы все когда-то ходили…
— Детский сад далеко не все любят…
— Да, тоже верно… Тем не менее — я работаю с удовольствием, для меня это не каторга, не пытка, просто хорошее профессиональное времяпровождение.
— Вам комфортнее читать лекции перед живой аудиторией или в форме вебинаров?
— Перед живой, причём тогда, когда аудитория реагирует. Очень сложно читать, когда я не поймала чей-то взгляд.
— Сегодня реагировали?
— Нет. Сегодня как-то маловато. Но я всё-таки поймала два-три взгляда людей, для них я и читала. Может после вчерашнего отдыха людям было тяжело… Но мне нужно действительно понимать, что люди хотят слышать то, что я хочу им сказать. Это очень важно. С вебинарами я научилась по-другому: я рассказываю и представляю себе этих людей; заранее смотрю, кто меня будет слушать, представляю их лица… Но мне больше нравится читать «вживую». Хотя я на публике даже стишок не смогу рассказать, я очень стеснительная во всём, что не касается анестезиологии. Когда я рассказываю о своём деле, я меняюсь абсолютно.
— Вы много пишете в Facebook. Это потребность внимания, быть в центре, что-то ещё?
— Это потребность творчески выражаться. Я не умею ни рисовать, ни писать музыку, ни петь, ни танцевать и никак не могу проявить своё внутреннее желание что-то отдать. А так как во мне моя любовь долго копилась, мне её надо отдавать; и ближе всего оказалось написание текста. Наверное, книжку надо уже писать какую-то…
— Какое могло бы у неё быть название?
— Что-то вроде «Двенадцати месяцев» — с привязкой к сезонам. Я вообще веду дневники с самого детства, у меня их стопка. Просто сейчас всё это переросло в онлайн-формат, хотя личный дневник всё равно веду. Есть те эмоции, которые я никому не могу передать, только бумаге. И лет через десять сяду, прочитаю, улыбнусь…
— А может быть так, что «всё в печку»?
— Запросто. Я очень люблю «всё в печку», ничего не коллекционирую, ничего не собираю, кроме посадочных талонов.
— Зачем?
— Как напоминание, где была. Больше ничего. Посадочные талоны и фотографии. У меня был вопрос самой себе: почему я часто делаю селфи? Так вот — это чтобы запомнить свою эмоцию в данный момент, только ради этого. Чтобы потом посмотреть и вспомнить, что там-то я была счастлива по такой-то причине. Не для того чтобы себя показать, а чтобы запомнить это ощущение. А «в печку» — запросто. У меня туда уходит 90% вещей: одежда, книги ненужные, ничего не храню. У меня дома нет полок, нет шкафов, всё по минимуму.
— Есть ли вопрос, на который хотелось бы ответить, но я не спросил?
— О чём бы хотелось сказать?.. Я только недавно поняла, что я хочу семью и детей. Уже пора… И сейчас чётко ощущаю, что я даже на некоторое время готова любимую анестезиологию променять на пару-тройку сыновей (смеётся). Вот я это наконец-то и сказала…
— Но не насовсем?
— Нет, я была бы не я, если бы не работала. Ни моей семье, ни моим детям не будет интересно, если я только буду печь им кексы. Это моя энергия: мои счастливые пациенты, контакт с владельцами. Я люблю с ними общаться, мне нравится, когда они счастливы, нравится им помогать, потому что мне мои родители в своё время сказали, как это важно — помогать. Они приходят растерянными, и только я могу им что-то объяснить, поддержать. Но на какое-то время уйти надо. Я уже поняла, что я могу «пропасть», потом вернуться и всё наверстать; думаю, так и будет.
— Ваша сегодняшняя презентация заканчивалась картинкой с писающим котиком. У «Машины времени» есть альбом, который украшает примерно такая же картинка. На вопрос — что это означает? — Андрей Макаревич как-то ответил, что рисунок символизирует некое высвобождение от творческого груза, который копился внутри. Что означает картинка в вашем случае?
— (Смеётся.) Эта презентация была связана с почечной недостаточностью, и есть фраза, которую я оценила, только испытав почечную недостаточность на себе: «моча — радость врача». На самом деле, хорошо писающий пациент — для меня абсолютное счастье. Но «освобождение от груза» — это, конечно же, в точку!
СВМ № 3/2017