Имя Сергея Мендосы сегодня известно достаточно хорошо. Его, наверное, главное детище – клиника «Белый клык» – уже не первое десятилетие служит образцом качества для российской ветеринарии. Кроме этого, конечно же, Сергей Леонардович Мендоса-Истратов ответствен за создание Национальной ветеринарной палаты, Коллегии ветеринарных специалистов, наконец, одного из крупнейших в стране мероприятий постдипломного ветеринарного образования – Национальной ветеринарной палаты. И, конечно же, он известен просто как хороший и очень весёлый человек. Наш сегодняшний с ним разговор – о вехах жизненного пути, начиная с середины 1990-х.
С: Когда тебе в голову впервые пришла идея создать клинику?
М: В 1995-м году. Я работал ветеринарным врачом в зоопарке и параллельно занимался частной практикой – довольно активно ездил на вызовы. Мне хотелось как-то систематизировать эту работу, делать её на более высоком уровне. Я сначала думал, что можно купить квартиру на первом этаже, сделать отдельный вход – такая у меня была идея. Были даже какие-то смешные расчёты.
С: Вот тебя посетила эта идея. Что происходило дальше?
М: Реализовалась она после того, как я продал квартиру, которая досталась мне от родителей, и на эти деньги купил помещение в Митино, где и сейчас клиника располагается.
С: Когда это произошло?
М: В 97-м году я купил помещение, и мы начали ремонт. От возникновения идеи до того момента, как мы купили помещение, прошло два года. Мы целый год ремонтировали, готовили всё. Сейчас я бы этот ремонт сделал за три месяца. Тяжело давалось всё. Многое я делал своими руками – мебель, например, резал.
С: Какую клинику ты хотел сделать?
М: Я тогда вообще никак этого не представлял. Я думал только о том, что буду иметь своё место, в котором буду принимать клиентов и лечить, думал только о врачебной работе. Я же занимался только лечением. Миша Воейков, мой партнёр, занимался административной работой, а я и мой друг Андрей Комолов хотели только лечить. Я мечтал оперировать в хорошей операционной. О развитии тогда вообще не думал.
С: У тебя появилось это место – что дальше?
М: Мы потихоньку начали работать, принимать людей. Постепенно стал расти поток клиентов. Причём мы тогда не давали никакой рекламы. Конкуренции не было вовсе – владельцев животных, желающих получить помощь было несопоставимо больше, чем клиник. Через какое-то время нам даже стало тяжело принимать, потому что очереди стали очень большие. Мы, по сути, развивались в двух направлениях. С одной стороны, мы развивали способность оптимизировать свою работу, чтобы принимать огромный поток людей. С другой стороны, мы развивались в сторону повышения профессионального качества.
С: Когда ты понял, что откроешь ещё одну клинику?
М: Это произошло случайно. Я был в Мексике, отдыхал. В это время здесь, в России, моему партнёру предложили выкупить клинику. Когда я приехал, он сказал, что есть такая идея, поехали, посмотрим. Мы поехали, посмотрели. Эта клиника была достаточно убогой, но так как её продавали за какие-то незначительные деньги, мы её купили. Начали делать там ремонт и проводить собеседования с врачами. С 90% врачей нам пришлось расстаться в первые же дни, потому что это были люди, которые никак не вписывались в наше понимание того, как оказывать качественные медицинские услуги. Мы набрали новых врачей, это были молодые люди, часто студенты. Сейчас это достаточно известные доктора: например, Оля Дубовицкая, Катя Кузнецова. Катя в этой клинике стала через какое-то время главным врачом. Она всегда была очень талантливым человеком. Помню, как она пришла на собеседование – она была одна из немногих, кто ответил на все наши с Комоловым коварные вопросы. Коварные по тем временам. Сейчас, наверное, и наши вопросы выглядели бы наивно или простовато. Когда мы отбирали людей, мы всегда относились к этому строго. Если нам казалось, что у человека не очень хорошо с логикой, знаниями или принципиальным подходом к медицине, мы сразу отказывались от мысли с ним сотрудничать. У нас не было штатного расписания, мы не были зажаты в какие-то рамки. Обходились теми силами, которые были, и в зависимости от количества людей выстраивали свои смены.
С: Как у тебя возникла идея устроить первый практикум по остеосинтезу в 2002-м году?
М: Мы работали и всё время сталкивались с тем, что многие врачи, даже наши знакомые, исповедовали другие подходы, довольно, так скажем, устаревшие, даже к тому времени. Мы всё время пытались убедить, что надо лечить по-другому и пришли к выводу, что надо проводить какие-то образовательные мероприятия, на которых мы могли бы транслировать эти знания более системно. Эта идея пришла в голову мне, но реализовали мы её вместе с хирургами Димой Гараниным, Мишей Карелиным, Сергеем Ягниковым, Сашей Воронцовым и Сашей Ткачёвым-младшим. В таком составе мы сформулировали примерный план. Я организовывал то, что касалось закупки симуляторов костей, пластины, инструмент. Это был для меня серьёзный челлендж, непросто было всё организовать.
С: У тебя сейчас есть какой-то план по развитию клиник?
М: Конечно. Модель «Белого Клыка» в том виде, в котором она сейчас существует – не самая удачная модель. Она появилась случайно. Когда-то мы думали, что будем развиваться экстенсивно, будем делать филиалы, но потом ушли в интенсивное профессиональное развитие. То есть на самом деле мы должны были быть госпиталем, сосредоточенным в одном месте. И по составу наших специалистов, и по тому уровню, на котором мы работаем. Так что следующим шагом развития будет открытие госпиталя. Это большой проект, довольно затратный. Речь идет о достаточно серьёзных инвестициях. Примерно 250-300 миллионов рублей.
С: Какая твоя мечта, связанная с профессией?
М: Мне, честно говоря, хочется, чтобы у нас на рынке была упорядоченная, основанная на профессиональных принципах, на научных принципах система. Система правил, система стандартов. Идея сделать Национальную ветеринарную палату возникла именно из таких потребностей. Происходит интересная вещь: чем дальше идёт время, тем больше становится людей, кто мыслит так же. Раньше было трудно найти взаимопонимание, объяснить что-то. А сейчас прямо слёту – только начинаешь говорить что-то, люди уже тебя понимают. И это касается всех вопросов, не только потребности в порядке на рынке. Люди, клиники профессионально очень выросли в последнее время. И в Москве, и на периферии, в регионах. Сейчас, если посмотреть, то в каждом крупном городе две-три клиники работают на очень хорошем уровне, который нам, когда мы начинали работать, только снился. Я этому удивляюсь и радуюсь.
С: Как ты относишься к тому, что в государственной ветеринарии вертикаль власти сейчас отсутствует?
М: Знаете, я недавно прочитал в Business Harvard Review интересную статью про обманчивость внешнего вида того, как устроены иерархия и реальная власть в бизнес-структурах разных стран. Меня поразило вот что. В США постулируется демократическая модель управления: вроде бы все всё обсуждают, все принимают участие в выработке решений. Всё выглядит абсолютно демократичным, но, на самом деле, возможность финального принятие решения сосредоточена в руках одного человека. А в Японии, например, всё выглядит очень автократично, иерархичность подчёркивается: все кланяются старшим и так далее. При этом любое решение принимается сначала на самом нижнем этаже, потом передаётся на более высокий этаж и, когда доходит до руководителя, то тот уже не может его поменять. Мне кажется, в ветеринарии, как и в любой другой профессиональной сфере, важна не вертикаль власти, а система. Система, которая не будет позволять единолично принимать решения. Такая, какая раньше была в Академии наук, где любое решение, прежде чем быть утверждённым, должно пройти определённые профессиональные комиссии. Любое решение должно быть основано на научных, профессиональных данных. Один человек не может быть компетентен во всех аспектах, которых решение касается. В нашей сфере очень важна профессиональная коллегиальность.
С: За последние двадцать лет ветеринарная медицина фантастически поменялась. Можешь назвать несколько человек, которые на это повлияли?
М: Владимир Митин. Сергей Середа. Александр Ткачёв. Митя Васильев. Дальше уже более молодое поколение – очень много людей. Ягников. Гаранин. Комолов. Кузнецова. Коняев.
С: Можешь назвать лектора, который на тебя производит наибольшее впечатление?
М: На меня недавно произвёл большое впечатление Михаил Сергеевич Карелин. Хоть он и работает в нашей клинике, но последний раз я услышал его лекцию случайно, в Челябинске. Он читал её раз в двадцать пятый. Я долго не слушал его лекции, и меня поразило, насколько он изменил подачу. Это было настолько доступно, что я был потрясён. Я ещё ни разу не видел более простой подачи такого сложного материала. Вообще, очень люблю, когда у лектора получается просто и без пафоса, простыми словами объяснить что-то сложное, да еще и лаконично это сделать. Наибольшее впечатление на меня производят короткие лекции – минут двадцать. Я сам такие делал, они гораздо сложнее в подготовке, чем длинные.
С: Что для тебя ветеринария – ремесло или искусство?
М: В основном это должно быть ремесло. Там, где ты не знаешь, как поступить, где не хватает знаний, информации, а принять решение надо, там, где вступает в действие подсознание, интуиция – там это похоже на искусство.
С: Ты не устал от своей профессии?
М: Нет, от профессии я вообще не устал. Есть какие-то аспекты работы, от которых я устал – хронический стресс, например. Мы, руководители, в основном работаем с проблемами, негативом. Это создает определённый фон. Надо иметь большой заряд оптимизма, чтобы с этим справляться. Иногда сил не хватает, хочется лечь и ничего не делать, не шевелиться. Но это не распространяется на моё отношение к профессии. Наоборот, мне очень нравится ветеринария. Мне много раз говорили: «Давай займемся другим бизнесом! Давай займемся тем, сем!». Мне это не интересно. Мне интересна только ветеринария. Причем ветеринария мелких домашних животных. Конечно, я смотрю на неё шире, чем просто на работу в клинике или работу клиники. Я смотрю на неё, как на те условия, в которых мы все работаем, те правила, которые существуют, которые формируют будущее. Ко всему этому хочется приложить какую-то энергию, чтобы оно двигалось, не стояло на месте. Не знаю почему, мне ветеринария до сих пор очень интересна. Я животных люблю, наверное, из-за этого. А ещё с возрастом сентиментальней стал – вижу какую-нибудь страдающую собаку и переживаю больше, чем когда практиковал.