Беседовал Евгений Назаренко
Фото Екатерины Савицкой
Профессор Равилов давно известен врачам, занимающимся лечением собак и кошек по всей стране, — в первую очередь как специалист по хламидиозу и президент Гильдии практикующих врачей Татарстана. Новость о его избрании в 2016 г. ректором Казанской ветеринарной академии все восприняли весьма оптимистично. Доктор Равилов охотно рассказал нам о своей работе на этом ответственном посту, поделился своим видением настоящего и будущего российского ветеринарного образования.
— Вы уже год ректор Казанской академии. Что изменилось за это время в вашем вузе?
— Если взглянуть внешне, всё осталось, как было…
— Ну да, каких-то новых корпусов не успели построить, я полагаю…
— (Смеётся.) Да, не успели. Но, если говорить по порядку, прежде всего я старался изменить отношение людей к тому, чем они занимаются, чтобы они понимали: тот образовательный процесс, который они осуществляют, — уникален. Каждый преподаватель — специалист и должен своими знаниями делиться. К сожалению, в академии есть часть преподавателей — примерно от 35 до 45 лет, которые не способны вести образовательный процесс. Не потому что они не хотят — они даже не лентяи — просто преподавателями оказались люди, которые в других условиях никогда бы не оказались на этом месте. Почему так получилось? Потому что зарплаты были очень маленькими. На ту зарплату, которую получал даже кандидат ветеринарных наук, ассистент, не шли люди, которые себя оценивали высоко. Те, кто хотели бы работать преподавателем, уходили из вуза. И получилось, что там оставались люди, которые фактически были никому не нужны. Они пробовали идти в какие-то коммерческие структуры, работали где-то в госслужбе — их не брали, потому что видели, что люди просто не способны на это. Причём там есть и кандидаты наук, доценты. Эта проблема кадрового обеспечения, наверное, самая серьёзная. Есть достаточно квалифицированный преподавательский корпус уже предпенсионного и пенсионного возраста, есть молодые перспективные ребята. В соответствии с «майскими указами» президента 2012 г. произошло изменение в оплате труда преподавателей, и это привлекло молодых толковых ребят, которые уже понимают, что в вузе можно работать и зарабатывать неплохие деньги. У нас есть заведующие кафедрами, которые, выполняя хоздоговорные работы, получают зарплату в размере 100 и более тысяч рублей.
— Что подразумевается под хоздоговорными работами?
— Это так называемая «внебюджетка». Работы, которые выполняются по договорам с сельхозпредприятиями, с какими-то государственными учреждениями — по подготовке кадров, по выполнению научных работ, по оказанию ветеринарных услуг — различного характера. Работа в клинике, которая организована в академии, входит туда же.
Но вот самым продуктивным вроде бы должен быть контингент от 35 до 45. Это, скажем так, ещё не застарелый мозг, ещё есть какая-то энергия. Но, к сожалению, там очень немного людей, которые могли бы подхватить знания у предыдущего поколения и вести образовательный процесс на должном уровне, заниматься научными исследованиями.
Конечно, есть общая проблема — отсутствие денег. С финансированием ситуация весьма неблагоприятная.
— То есть зарплаты повысились, но остаются всё равно низкими.
— Ну, зарплата — это зарплата. Это ещё не всё. Такие вещи, как закупка оборудования, капитальный ремонт, противопожарные мероприятия… Простой пример: нам сейчас, чтобы выполнить предписания противопожарной безопасности, нужно порядка 180 млн рублей. Мы пишем письма на имя министра сельского хозяйства, просим оказать нам помощь, но у министерства тоже нет денег, потому что его тоже недофинансируют. Это экономическая ситуация во всей стране такая. Хотя есть много вещей, которые можно делать без денег для улучшения учебного процесса.
В связи с тем, что мы оказались на подушевом финансировании, деньги мы получаем за каждого конкретного студента. Есть у нас сто студентов, мы получаем за каждого из них, условно, 100 тыс. рублей. Имеем миллион. Есть 200 студентов — имеем два миллиона. Если мы выгоняем студента, значит, теряем 100 тысяч. Отсюда вывод: студентов из вузов практически не отчисляют.
— Фактически это ведёт к ухудшению общего уровня.
— Естественно. Вся студенческая среда делится на три части. Первая — таких немного, около 20%, — это те, кто знает, что им нужно, у них есть цель, они хотят стать врачами, не обязательно по мелким домашним животным, по продуктивным тоже. Кто-то из них хочет стать чиновником, продвигаться по этой линии… Так или иначе, люди знают, чего хотят, знают, для чего им образование. Вторая — «колеблющиеся». И есть группа студентов, которым вообще ничего не надо, они пришли просто получить диплом, и для них любая затрата сил, энергии и времени — катастрофична. Они подрабатывают, не ходят на занятия, знают, что их нельзя исключать, и этим пользуются. Так вот, когда я стал ректором год назад, я попросил данные по задолженностям у студентов. Мне принесли список, в нём находился один студент, у которого было более сорока задолженностей. За четыре года он не сдал примерно 85% дисциплин. Курсовые работы, зачёты, экзамены — всё, что выставляется в зачётку. Это просто кошмар.
— И он продолжает учиться?
— Нет. Первый приказ, который я издал, был приказом об отчислении этих студентов. Через неделю ко мне подошли деканы двух наших факультетов и сказали: «Рустам Хамитович, мы за эту неделю выдали больше разрешений на пересдачу экзаменов и зачётов, чем за предыдущие полгода». Потому что те, кого ещё не отчислили за академические задолженности, поняли, что пришёл новый руководитель, который не будет терпеть этого безобразия. Вот то самое, на что не нужно денег, но это сработало на сто процентов.
Ещё пример: списывание на госэкзаменах. Шпаргалки, микронаушники, телефоны — я с этим стал категорически бороться. Мы ставим столы без закрытого низа, чтобы нельзя было достать шпаргалку, не допускаем студентов на экзамен с мобильными телефонами. Не ставим глушилки и рамки, а просто просим студентов выложить телефоны. Если кто-то вдруг их достаёт, слышно вибрацию или звук, просим отдать аппарат. Студенты поняли, что списывать будет сложно, и начали заниматься. К госэкзамену за десять дней не подготовишься. Естественно, пошла обратная волна, и студенты на третьем и четвёртом курсах заметно изменили своё отношение к учёбе.
Кроме этого сейчас внедряется большой проект. С первых дней, как я стал руководителем, мы стали очень активно вводить чтение лекций производственниками, учёными, ветеринарными специалистами Госветслужбы. Есть какая-то тема, человек готовит материал, консультируется с преподавателями, которые ведут предмет, чтобы это была лекция не просто на тему «сколько я в колхозе проработал ветврачом и сколько коров вылечил от мастита». Это классическая лекция, но читает её человек, который в этой области очень хорошо разбирается. Например, лекцию по бешенству читает заведующая отделом НИИ, который занимается этой инфекцией. У неё нет опыта лектора, но она приносит лекцию мне, я редактирую или доцент с нашей кафедры, и она читает. Студенты говорят (мы проводили опросы), что как лекторы эти специалисты несколько хуже, чем лекторы из нашего вуза, зато знают вещи, которые можно узнать только у них. Потому что они на самом острие проблемы.
Ещё очень большое, важное изменение связано с интеграцией нашего ветеринарного образования в европейский процесс. Мы подали заявку, наряду с Московской и Санкт-Петербургской ветеринарными академиями, в Ассоциацию ветеринарного образования Европы, и в мае нас должны принять кандидатами (комментарий постфактум: на сегодняшний день заявка принята; консультационный визит состоится в апреле 2018 года, этот вопрос уже согласован). В течение двух-трёх лет мы должны пройти европейскую аккредитацию.
— Это подразумевает переход на Болонскую систему?
— Нет. У нас специалитет, кстати он везде есть, и в Америке, и в Европе. В ветеринарных вузах не готовят бакалавров, там готовят уже специалистов. Что подразумевает получение европейской аккредитации? В первую очередь, это преподавание дисциплин, которые преподаются в Европе. Например, «Ветеринарное международное право». Всего это порядка четырёх-пяти дисциплин, которые у нас не преподаются, но они обязательны в европейских ветеринарных школах. То есть будут изменены учебные планы. Эксперты Ассоциации приедут к нам, скажут, что нужно поменять, чтобы мы соответствовали их требованиям, а потом уже через какое-то время приедет комиссия и аккредитует нас. Это не предполагает, что наши дипломы будут абсолютно признаваться в странах Европы, нет. Это уже следующий этап. Но, по крайней мере, это позволит нам синхронизировать наше образование с европейским. Самое интересное, что эта Ассоциация не требует абсолютной идентичности с их программами. Они дают рекомендации, согласно которым мы можем улучшить качество нашего ветеринарного образования. И они оценивают не то, сколько пунктов мы выполнили из этого предписания, а в целом: можно ли считать наших выпускников соответствующими уровню выпускников ветеринарных школ Европы. Размытая формулировка, но она предполагает очень большую работу, которая потребует больших средств. Самое главное, что Минсельхоз в целом и Департамент кадровой политики в частности нас в этом поддерживают. Иначе мы не смогли бы в процесс включиться, мы всё-таки государственный вуз.
— Финансово поддерживают?
— В том числе и финансово. Ежегодный членский взнос, консультационный визит — всё это не бесплатно. В год надо порядка миллиона рублей. У нас этих денег нет, они не заложены в бюджет, естественно, мы будем просить, чтобы нам помогли. И в дальнейшем все необходимые изменения тоже нужно будет финансировать. Нужно будет оборудование, ремонт, всё непросто. На данный момент Министерство нам говорит: давайте. Поэтому мы этот процесс продвигаем.
— Возвращаясь к работе, которую вы ведёте «внутри». Изменения встречают сопротивление со стороны преподавательского состава?
— Конечно.
— Насколько активно?
— Ну, скажем, явно, в лицо никто не сопротивляется. Это такой скрытый саботаж. Потому что все изменения требуют того, чтобы человек начинал работать. Вот очень простой пример. Чтобы соответствовать какому-то уровню, надо элементарно готовиться к занятиям. Просто перед тем, как пойти читать лекцию, зайти в интернет и поинтересоваться, а что было сделано за последние пять лет в этой области? И эти материалы в лекцию включить. К сожалению, есть преподаватели, пользующиеся конспектами, которым в лучшем случае 15 лет.
Мы ввели компьютерную аттестацию преподавателей. Есть перечень тестов, порядка трёхсот вопросов в каждом. Они включают в себя знание Устава, Трудового кодекса, нормативных документов, в том числе противопожарной безопасности, всего, что связано с антитеррористической безопасностью, антикоррупционное законодательство. А половина вопросов — около ста пятидесяти — вопросы профессиональные. Фактически это такой небольшой зачёт по своему предмету. Конечно же, вопросы готовятся на своей же кафедре. Но для того, чтобы эту аттестацию пройти, надо читать. Это очень простимулировало людей. Я смотрел результаты, и вот что интересно: по законодательству, по уставным темам 80–90% ответов правильных. А вот по профессиональным — 70, 75, 60. Я-то думал, что будет наоборот. При этом мы считаем, что если больше 50% человек набрал, то зачтено. Для некоторых преподавателей это был лёгкий стресс.
— А когда эту систему ввели?
— С февраля этого года. Кроме того, мы ввели обязательную недельную стажировку преподавателя на производстве перед избранием на должность по конкурсу. Он должен поехать на птицефабрику или свиноферму, привезти фотоотчёт — не просто селфи с коровами сделать, а подтвердить, что он участвовал в процессе. Вообще в идеале должно быть так: приехал человек на ферму, и уже к вечеру первого дня ему нужно прислать две-три фотографии своей деятельности. Сейчас же ещё и геолокация есть, так что можно легко понять, где именно сделан снимок. Но к этому мы придём в дальнейшем. Пока просто собираем фотоотчёт. Потому что если человека не контролировать… Контроль нужен; конечно, он должен быть не тотальный. Но, если человек понимает, что его работу можно отследить, у него не будет соблазна обманывать.
— А преподавателя, который не удовлетворяет критериям, сложно уволить в принципе или его некем заменить?
— Сейчас всё достаточно просто. В связи с «майскими указами» мы вынуждены сокращать количество преподавателей, потому что должно быть определённое соотношение числа преподавателей к числу студентов. Причём в 2018 году должно быть 1:12, а в 2012-м было 1:8. Количество преподавателей фактически сократится в 1,5 раза. Это позволяет нам в какой-то мере избавляться от преподавателей, которые, по нашему мнению, должны попробовать себя на какой-то другой стезе.
— В мировом высшем образовании нормой является практика, когда преподаватель вуза — практикующий клиницист и одновременно занимается наукой. Как это происходит у вас и что нужно сделать для того, чтобы не надо было посылать врача за тридевять земель на производство?
— Что касается клинических кафедр, то их ведущие специалисты работают в нашей клинике. Я не скажу, что клиника — супер, что она находится на очень высоком уровне. Но за тот год, что я являюсь ректором, мы купили цифровой рентген, приобрели неплохое оборудование: биохимический и гематологический анализаторы, анализатор мочи. Мы открываем лабораторию, мало того, даже будем собирать анализы по всему городу. Создали небольшую группу из студентов, которые будут подрабатывать курьерами. Есть несколько мобильных ребят, располагающих своими автомобилями, это будет такого рода аутсорсинг для ветеринарных клиник города.
— Во внеучебное время?
— Естественно. Занятия — это время от 8 часов и до 14. Взять анализы и привезти в клинику после — вполне возможно. Естественно, если нужна какая-то срочность и нужно будет ехать — можно сделать то же самое в большой перерыв. Почему студенты? Именно потому, что они мобильны, и, например, каждая поездка за пробой будет стоить 50 рублей. Фактически они будут работать как таксисты. Собрал две-три пробы — глядишь, какая-то сумма набежала. Они будут заинтересованы в увеличении своей клиентской сети. Что-то типа малого предприятия.
Но мы отвлеклись от темы… Что касается кафедр, не связанных с мелкими животными: то, что я говорил выше про стажировки, — это стимулирует преподавателей. Они должны знать производство. По поводу науки: сейчас это даже введено в мониторинговые показатели. Учебные заведения должны иметь филиалы кафедр в научно-исследовательских институтах, а научно-исследовательские институты — филиалы научных лабораторий у нас. Рядом с нами есть такой НИИ, буквально в семи-восьми километрах, там есть учебный класс, где ведут занятия по микробиологии. У нас в вузе мы не можем этого делать в связи с санитарными нормами, там — можно. И мы выходим из положения, даём возможность студентам поработать с лабораторными животными, сеять микроорганизмы на питательные среды, делать мазки, окрашивать их — то, что в вузе мы можем показать только на картинке. А наша молекулярно-генетическая лаборатория является их филиалом, и наши преподаватели с работниками НИИ ведут совместные работы по изучению геномов микроорганизмов, по генотипированию скота и т. д. Это не решает все проблемы, связанные с недостатком практического опыта у преподавателей и недостатком научных исследований, но движение в эту сторону есть. То, что я уже говорил, — приглашаем учёных и практиков в вуз. Сейчас с Сергеем Владимировичем Середой запускаем проект: от клиники «Центр» в наш вуз будут регулярно, раз в месяц, приезжать лекторы, читать лекции по выбранным нами темам — в основном, понятно, по мелким животным. Но такой же курс мы хотим запустить и по продуктивным животным. Сделать не просто в качестве единичных акций, а как систему.
— А по продуктивным животным у нас есть такого уровня врачи-практики?
— Не скажу, что их много, но они есть. В основном — в птицеводстве, свиноводстве. По скотоводству, боюсь, будут сложности. А по птицам и свиньям есть и кандидаты наук, очень хорошие специалисты. На ипподроме хороший врач по лошадям. И я думаю, что это будет работать и набирать обороты. Это всё непросто, нужно время, а желание есть.
— Помимо времени, есть ещё объективные причины, то, что от вас не зависит. То же финансирование…
— Финансирование — да. Но на многие вещи не нужно денег. Лекторов, например, из Москвы будем привозить за счёт спонсоров. Пригласить врача из хозяйства в пределах республики — врач приедет только для того, чтобы поделиться опытом. К счастью, этих подвижников, бескорыстных людей, у нас достаточно. Они не просят гонораров, тратят своё время. Я понимаю, что это плохо, нужно их труд оплачивать, но пока мы стараемся обойтись вот таким образом. Я и сам иногда приезжаю читать лекции бесплатно, когда у кого-то нет денег, мне оплачивают только перелёт и проживание. Ничего в этом страшного нет. Если за лекции платят какие-то деньги, я тоже не отказываюсь, но никогда их не прошу.
— Тем не менее давайте обозначим системные проблемы российского ветеринарного образования: что бы вы сделали в первую очередь, если бы оказались на месте, на котором эти проблемы могли бы решить?
— Самая большая и серьёзная проблема: мы слишком много готовим ветеринарных врачей. Как это ни звучало бы архаично, но в советское время была хорошая система 15–20 базовых вузов, которые в основном сейчас уже стали факультетами аграрных университетов. Их и должно быть 15–20, а не почти пятьдесят, как сейчас, плюс ещё около десяти в Министерстве образования, не в системе Минсельхоза. Есть факультеты, где в год готовят по 20–30 врачей, и преподаватели ведут по 5–8 и даже больше дисциплин. Понятно, что они вряд ли преподают их хорошо. У нас в академии на ветеринарном факультете, например, 12 кафедр. В Московской ветакадемии — тоже достаточно много. А есть вузы, в которых одна кафедра — кафедра ветеринарии — и там 10–15 преподавателей, каждый из которых ведёт по нескольку предметов. Это же нонсенс! Как можно подготовить там квалифицированного ветеринарного врача? Нет клиники при факультете. Нам рассказывают студенты: на оперативной хирургии преподаватель рисует мелом живот, рисует разрез мелом — то есть имитирует то, что он должен делать, например, на муляже, на трупном материале, если есть возможность, или оперировать по показаниям. Кстати, мы отказались от использования животных в учебном процессе, получили соответствующий муляж от зоозащитной организации, и сейчас у нас животные используются в обучении или при отработке неинвазивных методов, или в клинике по показаниям. Так вот, те деньги, которые распределяются в эти маленькие вузы, микрофакультеты, нужно собрать и отдать в крупные. Мы просто сразу же в два раза увеличим финансирование и решим многие проблемы, о которых только что говорили.
— А как вы относитесь к начинанию Алексея Ермакова, который решил создать при ДГТУ ветеринарный факультет практически с нуля?
— Знаете, мы с ним и с Сергеем Карташовым очень много на эту тему разговаривали, я вижу очень серьёзную инициативу с их стороны. Но у меня вопрос: насколько они смогут соответствовать тем критериям, которые заложены в образовательный стандарт по этим предметам. Я понимаю, что клиническая подготовка там будет отличная. Но ветеринарный врач — это не только практическая подготовка, это ещё и то, чем ценилась советская школа, — теоретическая база. Только недавно услышал по телевизору, кто-то из великих сказал: чтобы думать, человек должен знать.
Т. е. прежде, чем он начнёт думать, он должен получить базовое образование. Я не говорю, что они в этом вузе не смогут давать теоретическое образование, просто задаю себе вопрос: насколько они готовы поддержать нужный уровень? Они будут гораздо лучше, чем эти маленькие факультеты, о которых я говорил. Их поддерживают, у них есть оборудование, финансировать будут очень хорошо. Но смогут ли они обеспечить уровень теоретической подготовки, который обусловлен обычно старыми традициями, «древними» школами, которые имеют большую историю и большие наработки в преподавании? Если им удастся набрать какой-то профессорско-преподавательский коллектив, который сможет это обеспечить, я буду за них очень рад. А что касается практической подготовки — уверен, что всё у них получится, они хорошие практикующие врачи. Главное, чтобы они не ушли в подготовку только врачей по мелким домашним животным. Хотя они меня убеждали, что это будет универсальный врач. Если у них получится — ради бога. Я ратую лишь за то, чтобы это было качественное образование.
— Ещё можете обозначить какие-то системные проблемы?
— Да, конечно. Даже если мы сократим эти вузы и высвободим финансирование, оно вряд ли покроет все наши потребности. Я думаю, что, к счастью, мы ещё не потеряли людей в наших высших школах, которые когда-то умели готовить хороших врачей и сейчас готовы передавать свой опыт молодым, для этого надо всё-таки ещё поддержать вузы финансово. Потому что ветеринария — очень дорогой вид образования. Для того, чтобы подготовить ветеринарного врача, нужно очень много оборудования, очень много реактивов, лабораторий, клиник, вивариев — это очень дорого. К счастью, мы всё это в какой-то степени имеем, и нам помогает наше министерство. И деньги ищем — везде. Нам повезло, региональный министр сельского хозяйства — ветеринарный врач, он патриот нашей академии, благодаря ему президент Татарстана уже несколько раз выделял деньги; мы проводим ремонт в общежитиях, реконструировали котельную — я не говорил об этих вещах, но это тоже очень важно. Это тепло, это свет, это комфорт в общежитиях. Столовая… Всё, что касается быта. В общем — финансы, финансы.
Очень важный момент, то, над чем работаем, — это было проблемой, но сейчас она уже решается — это международное сотрудничество. Интеграция в международный ветеринарный образовательный процесс.
— Но это инициатива Академии, а можно как-то сверху повлиять на процесс?
— Я два дня назад ездил в Уфу на семинар-совещание деканов ветеринарных факультетов. Готовится модификация старого образовательного стандарта, который будет приближен к европейскому. И, самое главное, сейчас уже будет готовиться образовательный стандарт четвёртого поколения, который, например, предполагает увеличение продолжительности обучения до 5,5–6 лет, введение таких понятий, как интернатура, ординатура, увеличение количества практических занятий в 1,5–2 раза, изменение соотношения лекции — практика в сторону увеличения практики. Там очень много новшеств, которые тоже приведут к изменениям. Поэтому и не считаю это проблемой — работа уже идёт. По инерции продолжают многие мои друзья-оппоненты говорить: вот, мол, вы в вузе плохо готовите. Я вас уверяю, изменения есть, и в ближайшее время они будут весьма и весьма значительными.
Вот если то, о чём я сказал, мы решим, всё остальное на этом «скелете» сформируется.
— Вы можете в рейтинге ветеринарных вузов России поставить собственную академию на какое-то место?
— Конечно. В последнем рейтинге мы находимся в т. н. «жёлтой зоне». Т. е. мы не самые лучшие. У нас всего лишь три полностью ветеринарных вуза, из них я поставлю свою академию на третье место, после Московской и Петербургской. Они всегда были для нас эталоном, мы на них равнялись, ну и в силу определённых причин мы не можем похвастаться каким-то оборудованием, каким-то контингентом преподавательским. Но если говорить о подготовке врачей для производства, сельского хозяйства, то мы могли бы, я думаю, и посоревноваться с этими академиями. Что касается аграрных вузов, которых больше пятидесяти, мы находимся где-то в середине. У нас очень мало студентов, всего 1200 человек. По европейским меркам мы такой средний вуз. Нам трудно тягаться с заведениями, где другое число учащихся, 10–15 тысяч, там другое финансирование, другие масштабы.
— Ваша профессиональная деятельность была изначально связана с Казанской ветакадемией. При этом вы работали как практикующий врач, открыли свою клинику да ещё и занялись общественной деятельностью, основав гильдию. Зачем это всё было нужно, зачем такой объём работы?
— Не знаю. Я сам себе иногда задаю этот вопрос и думаю: может, бросить всё? Ну, не всё, но от чего-то отказаться. Пока справляюсь.
— То есть совмещать удаётся?
— Да. (Смеётся.) Сплю по 5–6 часов в будни…
— Можно ли назвать вас нетипичным ректором для российских ветеринарных вузов?
— Не мне судить…
— Я имею в виду — изначальная специализация у вас была — мелкие домашние животные, практикующий врач…
— С этой стороны, наверное, да. Но вообще у нас достаточно много ректоров, которые думают таким же образом. Это о том, что касается именно образования. Опять же, в последнее время — это не моё мнение, об этом сами говорят мои друзья-ректоры, с которыми я общаюсь, — их отношение к ветеринарному образованию изменилось. Они ректоры аграрных вузов, и у них ветеринарная специальность — только часть образовательного процесса. И многие сейчас говорят, что стали к ветеринарному образованию относиться по-другому. Немножко поняли, что это особые специалисты по сравнению с зооинженерами, агрономами и т. д.
— В мире вообще типична ситуация, когда ветеринарная школа является частью университета, но это ничего не меняет в плане качества образования…
— Разумеется. И я думаю, что это очень важно и хорошо: что именно ректоры, которые не являются ветеринарными врачами по образованию, меняют свой образ мыслей. И постараюсь этому способствовать.
— Часто вообще общаетесь на каких-то мероприятиях с другими ректорами?
— Да, конечно. В прошлом году провели порядка шести-семи совещаний только по ветеринарному образованию, выезжали в Казахстан, Францию, Данию, смотрели там ветеринарные школы, и всегда это были достаточно представительные делегации. Минимум один раз в квартал нас собирает департамент образования Минсельхоза. Встречаемся, общаемся, обмениваемся мнениями.
— В каком состоянии сейчас находится Гильдия практикующих ветврачей Татарстана?
— Я этим тоже занимаюсь. (Смеётся.) Ещё одна моя «подработка»… К сожалению, в силу того, что занимаемся этим только я и несколько моих коллег-соратников, проводим ежегодно только один-два семинара с разными спонсорами. Мы делаем небольшие, «штучные» семинары, приглашая одного докладчика, которого выбирают сами врачи. Сначала они выбирают тему семинара рейтинговым голосованием, т. е. задаётся порядка тридцати тем…
— Это происходит в интернете?
— Нет, на предыдущем семинаре путём анкетирования. Они выбирают, мы подсчитываем и сообщаем результат. В этом году, например, победили торакальная хирургия и неврология. Торакальная хирургия будет в ноябре, потом будет неврология. Затем мы подбираем докладчиков — человек пять — этот список уже рассылается по факсу или интернету, и ведущие врачи, крупные клиники, где много врачей, говорят, какого докладчика они хотят. Мы приглашаем этого специалиста. В этом году, например, на неврологию выбрали Ольгу Дубовицкую из «Белого клыка», а на торакальную хирургию, скорее всего, будет Михаил Карелин. Первый день — бесплатный для всех. Мало того, мы делаем обед за счёт спонсоров — это, как правило, проходит всё в отеле. Восемь часов, из них два часа мы отдаём спонсорам, остальные шесть часов — основной лектор, который начитывает теорию. И на следующий день — практикумы. Они проходят в нашей ветеринарной академии, в операционных, в каких-то аудиториях. В прошлом году, например, у нас был по онкологии Дмитрий Трофимцов из «Белого клыка». Он на шести столах с использованием кадавров проводил мастер-класс. Это уже платно.
— Стандартная сейчас практика, когда лекции проходят бесплатно, практические занятия — платно.
— Да-да. На лекционной части у нас бывает около ста врачей, причём не только из Казани, это и близлежащие регионы — Йошкар-Ола, Чебоксары, Уфа, Пенза, Саратов, Самара… На второй день уже ограничиваем численность, от 10 до 30 человек. На рентгенологию набирали около тридцати, Клавдия Налётова читала, а вот в этом году на неврологию — всего 12, потому что тема более специфическая. Разумеется, чем меньше участников, тем дороже это выходит. Но в принципе суммы достаточно небольшие, вот этот мастер-класс стоит у нас 8000 рублей. В целом мы обходимся программами постдипломного образования, другие виды активности мало задействованы. К счастью, с корпоративной этикой у нас всё нормально, если возникают какие-то сложные ситуации, мы разбираемся. Но Гильдия работает, мы активны.
— Вы отслеживаете судьбу своих бывших студентов?
— Конечно. У меня есть страничка в интернете, и многие выпускники у меня в друзьях. Бывает и пишут, с назначением вот, например, поздравляли, на конгрессе здесь очень многих вижу. Мои бывшие студенты 90-х годов узнают меня, здороваются, общаются. Отслеживание в плане трудоустройства мы тоже должны делать, нас к этому обязывает Минсельхоз. Следим, составляем справки. К сожалению, нередко слышим критику в адрес наших студентов от работодателей. Это не всегда приятно. И в своих первых встречах со студентами и преподавателями, когда я был только назначен, я говорил, что хочу сделать так, чтобы, встречаясь с руководителями хозяйств, главными врачами районов, клиник, я слышал от них «спасибо за ваших студентов», а не «какие у вас студенты балбесы»… Вот если это удастся сделать, буду считать, что я не зря руковожу своим вузом.
— Что бы вы пожелали нынешним студентам?
— Не терять время. То время, которое сейчас можно использовать на обучение, не тратьте на другие вещи. Вы потом поймёте, как это важно, но будет уже поздно. У вас не будет этого времени. Я не говорю, что надо сидеть только за учебниками, — надо отдыхать, надо общаться, надо любить, надо быть весёлыми, задорными, спортивными — всё нужно. Но учиться — в первую очередь. УЧИТЬСЯ! И мы вам в этом поможем. А те, кто ещё не является студентами, — приезжайте к нам в академию, у нас неплохой вуз!..
СВМ № 4/2017