Беседовал Евгений Назаренко
Фото из архива С. Середы (автор — Александр Забегин)
Сергей Середа уже не первый раз становится гостем нашей рубрики «Лицом к лицу». Всё потому, что его деятельность охватывает самые различные сферы и у него всегда есть что-то новое, чем нужно поделиться. Вот и для нашего сегодняшнего разговора возникли два совершенно разных повода…
— Сергей Владимирович, вы только что вернулись с Евроконгресса FECAVA-2018. Большая часть его мероприятий проходила в месте под названием «Культурный котёл». Расскажите, пожалуйста, поподробнее про него, и какое впечатление на вас он произвёл?
— Это бывшая электростанция; сейчас везде существует такой модный тренд, когда берутся старые недействующие заводы, электростанции, фабрики и там создаётся какое-то культурное пространство. Мне понравилось, это такое современное место, всё сделано с большим вкусом, аудитории уютные. Конечно, для выставки места немного, но, собственно говоря, и в Копенгагене, и в Вене, на предыдущих конгрессах, выставки тоже были небольшие, на 50–60 экспонентов. Потому что главное — не выставка, а доклады. Мне понравилось, как всё сделали в Таллине. Меня лично ничего не раздражало. Например, никто не возмущался реально огромной очередью на вход. У нас же в Москве, если есть очередь, то все ругаются, возмущаются, клянут организаторов. А там была огромная очередь на регистрацию — метров 200. Прошла за 30–40 минут.
— Сами лекционные аудитории удобные?
— Да, вполне. Открытие конгресса мне тоже понравилось. Организаторы не изобретали ничего нового, подобное уже было в Барселоне, но сделали очень приятно. Гала-ужин проходил в Морском музее. Я в первый раз видел такое — рядом с экспонатами, рядом с подводной лодкой рассадили множество людей. Музыка также была хорошая.
— Насколько можно судить по фотографиям, «Культурный котёл» — место очень необычное. Вы раньше были на конгрессах, которые проходили бы в подобных нестандартных местах?
— Нет. Хотя если говорить о «нестандартном», то в Вене, например, конгресс проходил в королевском дворце. Вполне нестандартное место. Во дворце, среди всей этой роскоши, сделали выставку и лекционные залы. Это тоже было необычно, но совсем по-другому. И мне кажется, что-то необычное должно быть каждый раз. Стандартные вещи приедаются, поэтому люди стараются разнообразить мероприятие, соединять досуг и образование.
Вообще, Таллин — маленький городок. Проехал 2 км — попадаешь в Музей современного искусства, его как раз недавно открыли. Конечно, никак нельзя сравнить с Москвой. У нас мегаполис, совершенно невероятное количество арт-объектов, а в Петербурге тем более. Но, тем не менее, маленькая Эстония показала себя достойно. Мне понравилось, они постарались.
— Какие ещё удачные моменты вы бы отметили в работе оргкомитета Евроконгресса-2018, какие-то находки?
— Не могу отметить чего-то такого особенного. Всё было очень спокойно. Может быть, потому, что эстонцы и финны более спокойные люди, и конгресс проходил без надрывов, потихонечку. Одно в другое перетекало. Можно было бы, наоборот, поговорить о том, что не понравилось. И такие вещи были, конечно, но важно, что они не испортили впечатления, не испортили настроения, и поэтому о них вспоминать не стоит.
— Вы можете сказать, сколько примерно человек было на конгрессе?
— Около 1200 человек.
— Тина Тоомет, представитель Эстонской ассоциации ветеринарии мелких животных, в личной беседе как-то говорила, что обычно на конгрессах FECAVA бывает не очень много врачей. Это так?
— Не совсем так. По-разному. Конгресс FECAVA в Великобритании — это одно, в Копенгагене — другое; и в Копенгагене тоже было много народу, больше трёх тысяч, по-моему. Да и что такое много или мало? Задача ведь стоит не собрать огромное количество людей. Конечно, если на конгрессе много врачей, это показывает, что люди хотят приезжать сюда на лекции и посмотреть страну. Но огромных конгрессов не бывает. Кроме того, в Европе выбор больше. Ты можешь поехать куда угодно без всяких виз — из Эстонии в Финляндию, например. Сейчас вот проходят хорошие конгрессы в Сербии — региональные, но очень качественные. А у нас в России и выбора нет особого. Огромная страна, а насыщенность мероприятиями по сравнению с Европой намного меньше. Но мы быстрее развиваемся. Тяга к знаниям у нас значительно больше, чем в Европе. И это во многом обусловлено недостатками нашего высшего образования. Люди хотят получить больше знаний, они их впитывают как губка. Высшая школа этих знаний не даёт, где их брать? В том числе и на мероприятиях, которые проводят общественные организации.
— Насколько многочисленна была в Таллине российская делегация?
— К моему большому сожалению, она была немногочисленной, около 60 человек. Я не могу этого объяснить. Рекламы было достаточно много, об этом везде говорилось, Тина Тоомет присутствовала на трёх последних наших мероприятиях, в Интернете была размещена информация. Хотя недавно я говорил с одним человеком из оргкомитета, и он сказал: просто в Копенгаген спонсоры привезли много людей из России. То есть люди туда ездили не за свои деньги.
— В Копенгагене конгресс был в прошлом году?
— Да. А здесь спонсоры тоже были, но немного. Уровень лекций хороший, был русский перевод, а россиян приехало мало. Все говорят: визу эстонскую трудно получить… Это неправда. Эстонскую визу получить несложно.
— Вам вообще довелось посетить много разных конгрессов, насколько сильно отличается их организация? Те же конгрессы FECAVA, WSAVA, BSAVA, NAVC, SEVC…
— Если сравнивать с чем?
— Друг с другом. Они в целом все проходят по одной схеме, или у кого-то что-то принципиально отличается?
— Я не вижу особых отличий.
— А можно ли сказать, что на какие-то из этих конгрессов вы ориентируетесь при подготовке Евроконгресса в Петербурге?
— Да, на американцев.
— NAVC?
— Да. И на британцев тоже. Вообще впитывать опыт надо любой, в том числе Эстонии. И на последнем конгрессе я для себя что-то почерпнул. Но мы больше ориентируемся на те конгрессы, которые сильнее. В США конгрессы сильнее и по содержанию, и по выставкам. Вполне объяснимо — там этот бизнес просто более развит, чем в Европе и в России.
— Научная программа Петербургского конгресса готовится, в основном, вами, или лекторы предоставляются самой FECAVA?
— Нет, нам никто ничего не предоставляет. Научный комитет возглавляет Дэвид Сениор, готовится программа совместно. В основном у нас будут лекторы из Америки, Великобритании, других европейских стран. Я считаю, что научная программа этого конгресса — одна из сильнейших в Европе. Здесь мы вполне конкурентоспособны.
— На какую посещаемость вы рассчитываете на конгрессе в Петербурге? И — хотя сложно предвидеть — есть ли у вас какие-то предположения, сколько на конгрессе будет людей из России и сколько из-за рубежа?
— Это совершенно неблагодарное дело — строить такие прогнозы. Говорить: мы хотим, чтобы было 10 тысяч человек?.. Соберутся две тысячи — и это будет хорошо, я считаю. Потому что не надо гнаться за цифрами. Надо прежде всего думать о качестве лекций и удобствах для участников конгресса. Очень важно, что это — Санкт-Петербург. И время хорошее. Конечно, есть свои минусы: в Петербурге нет таких больших хороших площадок, которые находились бы недалеко от центра. Чтобы были хорошие залы, хороший звук, парковка. Только недавно построенный газпромовский центр отвечает этим критериям, но он очень дорогой. Но у нас будут организованы автобусы, постоянно курсирующие до ближайшей станции метро.
— В Таллине был утверждён новый директор FECAVA-Россия. Именно вы представили совету директоров Анну Спирину. Чем был обусловлен выбор её кандидатуры?
— Во-первых, она хорошо зарекомендовала себя как лектор Ассоциации. Анна контактный человек, у неё хорошие отношения с нашими зарубежными европейскими партнёрами. Её хорошо знают коллеги в её профессиональной области, она говорит на английском языке. И, самое главное, она хочет это делать.
— Какова вообще роль директора FECAVA-Россия, чем он занимается, что несёт это назначение для него?
— Люди, которые представляют национальные ассоциации, не имеют никакой личной заинтересованности. По крайней мере, финансовой. Они представляют свою страну в области ветеринарии животных-компаньонов. Это общественная работа, и для себя они материально ничего не получают. Что касается других аспектов — конечно, это общение между коллегами, интеграция в европейскую ветеринарную культуру и, безусловно, обсуждение различных ветеринарных вопросов, которые актуальны в Европе. Это и вопросы образования, и вопросы анестетиков — всё, что касается тех или иных проблем. Представитель участвует во всех заседаниях правления FECAVA.
— Это должность, периодически сменяемая?
— В основном, да.
— Раз в сколько лет?
— Нет никакого регламента. Ты можешь 20 лет быть представителем. Если человек устраивает национальную ассоциацию и выполняет все её директивы, то может не сменяться. Илья Середа пробыл на этой должности, по-моему, 4 года. Иногда президент национальной ассоциации является одновременно региональным директором FECAVA, совмещая эти посты.
— Что вообще даёт российской ветеринарии членство в FECAVA?
— Прежде всего, это международная европейская ветеринарная организация. Наверное, самая влиятельная в Европе по данному направлению. Поэтому, если мы хотим быть причастными к ветеринарии Европы, то нужно стать членом этой организации, что мы, собственно, много лет назад и осуществили. Не говоря уже о том, что все вопросы, которые обсуждаются в FECAVA, все важны для российской ветеринарии, для бизнес-сообщества и для образовательного сообщества. Какие-то юридические вопросы тоже обсуждаются в FECAVA.
Я считаю, что эта организация важна для России. Ходят разговоры, мол, FECAVA — это бюрократическая, организация, не нужна она нам. Вот-вот она рассыплется… Я это слышу уже 20 лет. Она не рассыпается, количество членов увеличивается. Это организация действующая, работающая. Конечно, какие-то проблемы и вопросы возникают, но они решаются. А те, кто говорит о бесполезности FECAVA — наверно, у этих людей у самих не всё в порядке. Внутри.
— Давайте коснёмся другой темы. С недавнего времени вы стали брать интервью у других врачей, достаточно известных в российской ветеринарии. Комфортно ли вы себя чувствуете в роли интервьюера?
— Совершенно комфортно.
— То есть это органично для вас?
— Да, я делаю это совершенно свободно.
— Для чего вы это всё затеяли и чем обусловлен выбор тех людей, с кем вы беседуете?
— Так как я имею представление обо всём, что происходит в российской ветеринарии, во всех структурах, не зацикливаюсь только на врачах по мелким животным, то я понимаю, какие движения и сдвиги происходят в нашей отрасли. Невозможно понимать, куда мы движемся, занимаясь только проблемами pets. Это очень однобокое видение. Я приведу пример. Регулярно ведутся споры о том, как должны работать статутарные организации. И кто-то пытается доказать, что для врачей, которые занимаются мелкими домашними животными, должно быть своё лицензирование, свои особые стандарты. Но это же неправильно. Что такое статутарный орган? Это общественная организация, которой государство делегирует часть своих прав и полномочий. Так вот, государство никогда не будет делегировать отдельно права для врачей, которые занимаются лошадьми, отдельно мелкими животными, отдельно продуктивными. Оно будет их делегировать одной организации, которая глобально занимается вопросами ветеринарии. Так устроено во всём мире.
Затевая этот проект, я начал с людей, которые мне ближе, которые занимаются мелкими животными. Но я буду разговаривать и с теми, кто занимается ветеринарией других направлений. Ветеринарной наукой, менеджментом, управлением. И — самое главное — почему я вообще начал это делать. Уже много лет прошло после смерти Анатолия Васильевича Ковригина, бывшего главного ветеринарного врача города Москвы, кристально чистого человека, который, собственно, и создал московскую ветслужбу. И вот он умер, а о нём уже никто ничего не знает. Это неправильно. Уходят люди, которые внесли огромный вклад в развитие российской ветеринарии. Ушёл Третьяков, бывший главный ветврач СССР. Глыба ветеринарная! Пройдёт 10 лет, и о нём никто не будет знать, его никто не будет помнить. Умер профессор Осидзе, который раньше был директором ВГНКИ. Кто о нём сейчас вспоминает? А ведь это человек, благодаря которому Россия вообще познакомилась с Хэрриотом. Кто об этом знает? Никто с ним не беседовал, никто не брал интервью. Есть и ныне живые — например, Вячеслав Михайлович Авилов, который возглавлял департамент ветеринарии и очень много сделал для того, чтобы ветеринария не умерла. Я очень хочу сделать с ним интервью и уверен, что он пойдёт на это. Академик Панин, который долгое время возглавлял ВГНКИ — 20 лет. Люди должны знать о нём. Должно оставаться много материала об этих людях, которые уходят и которые внесли огромный вклад в развитие ветеринарии.
— То есть вы фиксируете историю ветеринарии?
— Да. Это надо делать сейчас. И я надеюсь, что это интересно, во-первых, неравнодушным людям, а во-вторых, будет интересно историкам ветеринарии. Сейчас по крупицам собирается всё, что связано с историей нашей профессии. На эту тему есть несколько книг, сейчас вот вышла ещё одна, но, тем не менее, сведения очень общие и разрозненные. Да вот возьмём, например, общественные организации — о них вообще никто ничего не говорит. Какая-то история того, что было до 1917 года, осталась в газетах тех времён. А, например, хоть где-то было написано о том, как делался наш всемирный конгресс в 1978 году? Ничего нет? Нужно сохранять историю. Да и самому, в конце концов, просто интересно — иногда узнаёшь в процессе интервью очень интересные вещи.
Вот в «Современной ветеринарной медицине» опубликовано интервью с Алексеем Ермаковым. Я с ним тоже разговаривал, и где-то у нас темы пересекаются — независимо друг от друга. И там есть один момент, на который мы выходили в разговоре. Никто и никогда не поднимал на государственном уровне — да и на негосударственном тоже — очень важный вопрос: а нужны ли нам вообще в ветеринарии фельдшеры? Да, они были нужны раньше, в 40-е, 50-е, 60-е года. А сейчас они зачем? У нас огромное количество врачей и нет технических работников. И вот на подобные «откровения» иногда выходишь в процессе интервью.
— По поводу истории ветеринарии, которая может быть утеряна, — насколько реально вообще облечь её в какие-то, скажем так, труды, которые люди смогут видеть, читать, получать информацию?
— Ну что значит «насколько реально»? Всё зависит только от желания и денег. И времени. Вполне реально. Насколько получится — не знаю. Наверно, получится. Хотелось бы быстрее, но есть же масса различных дел. Конгресс, который будет в 2019 году, «Диалоги о профессии», с которыми я уже обещал приехать и туда и сюда, это всё тоже надо делать. Но когда-то получится. А во что конкретно это выльется — не знаю. Есть в голове какие-то задумки.
— Сколько вы на сегодняшний день взяли интервью, включая неопубликованные?
— Их всего четыре или пять. Я же не работаю в журнале. Если у меня получается с кем-то встретиться — то встречаюсь, беседую.
— Но конкретные планы на встречи с какими-то конкретными людьми в ближайшее время есть?
— Есть, конечно. Только что я встречался с Михаилом Кравчуком, который был главным ветеринарным врачом Москвы, а потом возглавлял ветслужбу России. Я надеюсь встретиться с Вячеславом Авиловым… Есть люди, с которыми я, безусловно, буду встречаться. Некоторые из них живут не в Москве. А с кем-то очень хочется поговорить, но он уже говорить-то не может, к сожалению.
Сейчас у нас очень интересное время. Идёт борьба между старым и новым в образовании. Поэтому интересно беседовать с людьми и старой, и новой школы, чтобы понять, как у них различается видение. В беседах это хорошо раскрывается. Вообще, если разделить людей в ветеринарии на молодое поколение и старое, то интересно посмотреть, кто как думает. Они по-разному видят развитие ветеринарии. Интересно слышать, как говорит об образовании сегодня Рустам Равилов и, например, Михаил Гулюкин. Я не в коем случае не противопоставляю их, но это очень интересно.
Я до сих пор сожалею, что не делал этого, когда работал с такими людьми, как: с Ковригиным, с Борисом Николаевичем Визировым, с Авиловым, с Рахманиным, знал Осидзе… Я всю ветеринарную элиту знал, и не просто за руку здоровался, я с ними общался, много разговаривал. И очень сожалею, что не было тогда этих интервью. Может, и культуры-то такой не было…
— Наверно, в свете ветеринарии не было.
— Может быть. Да и сейчас-то не многое изменилось. Сегодня, к сожалению, в Российской Федерации нет ни одной общественной газеты в области ветеринарии. Последняя — «Ветеринарная жизнь» — умерла, а это была замечательная трибуна. И дискуссии там были. Можно иронизировать, говорить, что она была какая-то местечковая, неважно. Она была, и по всей России её читали. А сейчас у нас осталось два с половиной журнала. По пальцам пересчитать. Но хорошо, что они есть, дай бог им здоровья. Люди могут ехидничать — вот в этом журнале, мол, ерунду печатают… Не ерунда это. Пресса — это важно, она должна быть, и люди, которые работают в этих журналах, они все достойны уважения. Они делают правильное дело.
— Что дальше будет с вашими интервью?
— Я думал об этом. Накопится два-три десятка — можно будет подумать более предметно.
Когда-то кто-то будет это читать, как я сейчас читаю источники за 1912-й год: как рассуждали врачи, какие тогда были проблемы. Интересно. Даже материалы о первых наших конгрессах сегодня интересно читать. Какие тогда были программы и какие сейчас — это огромная разница.
— Книга-то ваша будет в этом году закончена?
— Не знаю. Я никогда не подозревал, что насколько это всё сложно. Я же не литератор, не редактор, вообще никакого отношения к издательскому процессу никогда не имел. И никогда не представлял, насколько это сложно, особенно редактура. То что-то пропадает, то что-то появляется. Ужас какой-то. Сколько редакторов уже поменялось. И каждый раз я думаю: ну вот, сейчас уже всё будет закончено — и не получается. Но я, как мне кажется, такой не один. Сейчас вышли воспоминания доктора Павла Петровича Рахманина, который был заместителем главного ветеринарного врача СССР. Я до выхода книги с ним как-то беседовал и подшучивал — мол, вы же говорили, что книга должна уже выйти. И он мне отвечал то же самое: «Я и не подозревал, насколько это всё сложно». Да, сложно. Вот пример: полно фотографий, но эти фотографии надо выбрать, подписать, оцифровать. Огромная работа.
— Ладно, будем надеяться…
— Да. Я уже устал об этом говорить, и выглядит со стороны уже смешно. Все постоянно подкалывают: а когда книга, а когда книга… Будет когда-то. Надеюсь, при моей жизни.
СВМ № 3/2018